Флоренский Павел Александрович (биографический очерк из «Антологии русского космизма»)
В отечественной истории П. А. Флоренский предстает фигурой уникальной и одновременно глубоко закономерной, порожденной как бы самой логикой развития общественной и философской мысли. Религиозный мыслитель и ученый-энциклопедист, он оставил заметный след в самых разных областях: был математиком, физиком, инженером, искусствоведом, филологом, историком и богословом. Столь разносторонние интересы отнюдь не обособлялись друг от друга; напротив, взаимопроникали, сочетались в служении высшей духовной истине, в утверждении «онтологичности духовного мира», прочной опоры мимотекущего в вечности. В своем творчестве Флоренский как бы воплощал тот идеал целостного знания, которого искала русская мысль на протяжении всего XIX в.: от любомудров и славянофилов (В. Ф. Одоевского и А. С. Хомякова) до Н. Ф. Федорова и В. С. Соловьева. В «Автореферате», написанном Павлом Александровичем в середине 20-х гг. специально для «Энциклопедического словаря Русского библиографического института Гранат», он определяет «свою жизненную задачу» как «проложение путей к будущему цельному мировоззрению». Не случайно потому ему была так близка задушевная идея Федорова о храмовом синтезе искусств. устремляющемся в конечной цели к преображению мира и человека, к «восстановлению всяческих». В искусствоведческих работах советского периода («Храмовое действо как синтез искусств», 1918; «Анализ пространственности в художественно-изобразительных произведениях», 1924) Флоренский раскрывает внутреннее функциональное сходство разных искусств, их живое творческое единство в храме и храмовой службе.
Родился П. А. Флоренский в местечке Евлах Елизаветпольской губернии (ныне Азербайджан), в семье инженера, строившего Закавказскую железную дорогу. По матери его корни уходят в глубину древнего армянского рода Сапаровых. Отец и мать, как вспоминал Флоренский, стремились превратить семью в особый мир, незыблемый и прочный, в «рай, которому не была бы страшна ни внешняя непогода, ни холод, ни грязь общественных отношений, ни, кажется, сама смерть». Этот культ семейного начала глубоко укоренился в душевном складе мыслителя. Дело строительства, духовного взращивания семьи было для него не менее важным, чем научные изыскания, чем работа, чем пастырское служение. Но возводил он ее на более стойком фундаменте, нежели отец. Александр Иванович сознательно обособлял детей от прошлого (долгое время они ничего не знали о дедах и прадедах) и от религии, от соборного единства Церкви. Тому были свои причины: оба, и отец, и мать, оторвались от своих родов и принадлежали к разным христианским исповеданиям. Сын же их восполнил односторонний культ семьи культом рода, сердечной памятью о предках, непрестанным обращением души и ума к выносившим его поколениям (для воспитания в собственных детях этого чувства он написал воспоминания об отце, дедах, прадедах, о себе самом, своем детстве, юности, как бы поведал им себя изнутри) и верой, сопричтенностью к Церкви, соединяющей всех в молитве, памяти и любви, преодолевающей губительность розни.
У Павла Александровича рано обнаружились исключительные способности к математике, и в 1900 г. по окончании тифлисской классической гимназии он поступает на физико-математическое отделение Московского университета. Параллельно изучает философию на историко-филологическом факультете под руководством известных философов и профессоров С. Н. Трубецкого (1862-1905) и Л. М. Лопатина (1855-1920). По окончании же курса поступает в Московскую духовную академию. В 1911 г. защищает магистерскую диссертацию «О духовной истине» и принимает сан священника. С этого времени окончательно определяется своеобразный параллелизм, внутренняя сопряженность его духовных и научных занятий. Он читает лекции по истории философии в Духовной академии, редактирует журнал «Богословский вестник», преподает физику и математику, разрабатывает курсы по методике геометрии, энциклопедии математики и т. д. В 1914 г. выходит книга П. Флоренского «Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи», переработанная им из диссертации. Здесь развивается соловьевская концепция всеединства и идея Софии. Сама необычность построения книги (в виде двенадцати писем к другу, с многочисленными лирическими вставками), способ изложения материала (богословские рассуждения сопровождаются математическими выкладками, примерами из самых разных областей) свидетельствовали об особой позиции мыслителя, о стремлении привести к согласию религию и точное знание, о глубокой убежденности в равноположности истин веры с истинами настоящей, нравственно ориентированной науки. В 20-е гг. у него уже окончательно складывается система «конкретной метафизики», где он пытается выстроить цельную картину бытия путем анализа различных его уровней и устойчивых структур, а также выявления символов горнего мира. В 1922 г. Флоренский готовит к печати большую работу «У водоразделов мысли. Черты конкретной метафизики» (включает главы об обратной перспективе, о науке как символическом описании, об антиномии языка, философии имени, органопроекции и т. д.), но она так и не вышла в свет.
Одну из глав этой книги («Органопроекция») мы предлагаем читателю в настоящей антологии. Чтобы лучше понять изложенные в ней идеи, приведем высказывание П. А. Флоренского об основах своего мировоззрения: «Основным законом мира Флоренский считает второй принцип термодинамики – закон энтропии, взятый расширительно, как закон Хаоса во всех областях мироздания. Миру противостоит Логос – начало эктропни. Культура есть сознательная борьба с мировым уравниванием: культура состоит в изоляции, как задержке уравнительного процесса Вселенной, и в повышении разности потенциалов во всех областях, как условии жизни, в противоположность равенству-смерти» («Автореферат»). Позднее, в письме к В. И. Вернадскому, он выскажет мысль о пневматосфере, особой оболочке Земли, созданной человеческим творчеством, «вовлеченной в круговорот культуры, или, точнее, круговорот духа», – мысль, прямо перекликающаяся с концепцией ноосферы.
Техника как часть культуры (именно так воспринимает ее Флоренский) упорядочивает, организует вне человека лежащую материю (вспомним, что подобный взгляд развивал и Н. А. Умов). Идея немецкого философа Эрнста Каппа об органопроекции – создании технических орудий «по образу и подобию» естественных органов – трактуется Флоренским как стремление человека активно воздействовать на окружающую среду, сознательно овладевать ею, целенаправленно ее перестраивать. Организм словно жаждет распространиться в пространстве, наложить свои контуры на все вещи мира. Отчего? Оттого, что чувствует себя несовершенным; «граница нашего тела, – пишет Флоренский, – есть признак, производное, последствие ограниченности нашей власти над самими собою». Техника не просто посредник между человеком и природой, но и своего рода средство человеческого самопознания. Конструируя инструменты и машины, мы словно пытаемся глубже и точнее понять устройство наших собственных органов. То, что в организме бессознательно, рефлективно, делается здесь сознательно воспроизведенным. построенным по осмысленному проекту и плану. Более того, воспроизводя в технике те из наших органов, которые рудиментарны или вовсе еще не развиты и не выявлены, претворяя их в совершенные, стройные механизмы, мы вольно или невольно открываем для себя дремлющие пока возможности нашего собственного организма. «Линия техники и линия жизни идут параллельно друг к другу», – утверждает Флоренский. Эта родственность, схожесть строения и функций органов и орудий, выраженная идеей органопроекции, подводит своеобразную теоретическую основу главной мысли Федорова, Бердяева, Горского, Вернадского о необходимости перехода от технического прогресса, оставляющего личность в ее физическом несовершенстве, к прогрессу органическому. Овладев умением создавать орудия-органы вовне, человек должен теперь применить это умение к своему телу, овладеть направленным органосозиданием, точность, силу и прочность механизма сообщить организму, не мертвое, а живое сделать совершенным.
Пожалуй, все кто доселе писали об о. Павле Флоренском, отмечали характерную для его жизни и творчества практическую устремленность, «конкретное, трудовое отношение к миру» (собственные слова мыслителя). А. Ф. Лосев (1893-1988) называл Флоренского «философом жизни и практики»: в науке его всегда интересовали исследования, применимые в действительности, в духовной сфере – возможность реального служения людям (оттого-то и стал священником). Эта устремленность к конкретному делу, столь свойственная вообще русским философам-космистам, помимо всего прочего, еще и помогла Флоренскому жить и работать при советской власти, да еще и не снимая рясы, не отрекаясь от веры. Именно в 20-е гг. вышли две фундаментальные его работы – «Диэлектрики и их техническое применение» (1924) и «Мнимости в геометрии» (1922). На некоторое время это спасло и в Сибири, в лагере, куда он был отправлен после ареста в 1933 г. Там он продолжил научно-исследовательскую работу, занимался вопросами добычи йода из морских водорослей, сделал ряд открытий. Но дух и душа его пребывали свободными, что, конечно, претило тоталитарному режиму, жаждущему рабства совести. В 1937 г. о. Павел Флоренский, находясь в лагере уже на Соловках, был вторично осужден и расстрелян.